Неточные совпадения
— Да чем же ситцы
красныеТут провинились, матушка?
Ума не приложу! —
«А ситцы те французские —
Собачьей
кровью крашены!
Ну… поняла теперь...
— Во-первых, княгиня — женщина сорока пяти лет, — отвечал Вернер, — у нее прекрасный желудок, но
кровь испорчена; на щеках
красные пятна.
Кожа мгновенно
покраснела, даже ногти стали
красными от прилива
крови, и Бетси (так звали служанку), плача, натирала маслом пострадавшие места.
Тут смех опять превратился в нестерпимый кашель, продолжавшийся пять минут. На платке осталось несколько
крови, на лбу выступили капли пота. Она молча показала
кровь Раскольникову и, едва отдыхнувшись, тотчас же зашептала ему опять с чрезвычайным одушевлением и с
красными пятнами на щеках...
Прежде всего он принялся было вытирать об
красный гарнитур свои запачканные в
крови руки.
Он закашлялся бухающими звуками, лицо и шея его вздулись от напора
крови, белки глаз,
покраснев, выкатились, оттопыренные уши дрожали. Никогда еще Самгин не видел его так жутко возбужденным.
— Ого! Наглядно, — тихонько сказала Марина, и Самгин видел, что щека ее густо
покраснела, ухо тоже налилось
кровью. Представив ее обнаженной, как видел на «Заводе искусственных минеральных вод», он недоуменно подумал...
Самгин вышел на крыльцо, оглянулся, прислушался, — пустынно и тихо, только где-то во дворе колют дрова. День уже догорал, в небе расположились полосы
красных облаков, точно гигантская лестница от горизонта к зениту. Это напоминало безлюдную площадь и фигуру Дьякона, в
красных лохмотьях
крови на мостовой вокруг него.
Кроме этих слов, он ничего не помнил, но зато эти слова помнил слишком хорошо и, тыкая
красным кулаком в сторону дирижера, как бы желая ударить его по животу, свирепея все более, наливаясь
кровью, выкатывая глаза, орал на разные голоса...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в
крови, точно в
красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Самгин видел, что лицо хозяина налилось
кровью, белки выкатились,
красные пальцы яростно мнут салфетку, и ему подумалось, что все это может кончиться припадком пьяного буйства, даже параличом. Притворяясь заинтересованным, он спросил...
Из-под ее
красных пальцев на шею за воротник текла
кровь, а из круглых и недоумевающих девичьих глаз — слезы.
Никто не решался подойти к бесформенной груде серых и
красных тряпок, — она сочилась
кровью, и от
крови поднимался парок.
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо
покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась
кровью, и
кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой, пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову свою в плечи, спрашивал себя...
«В сущности, это — победа, они победили», — решил Самгин, когда его натиском толпы швырнуло в Леонтьевский переулок. Изумленный бесстрашием людей, он заглядывал в их лица,
красные от возбуждения, распухшие от ударов, испачканные
кровью, быстро застывавшей на морозе. Он ждал хвастливых криков, ждал выявления гордости победой, но высокий, усатый человек в старом, грязноватом полушубке пренебрежительно говорил, прислонясь к стене...
Выговорив это, Самгин смутился, почувствовал, что даже
кровь бросилась в лицо ему. Никогда раньше эта мысль не являлась у него, и он был поражен тем, что она явилась. Он видел, что Марина тоже
покраснела. Медленно сняв руки со стола, она откинулась на спинку дивана и, сдвинув брови, строго сказала...
Так неподвижно лег длинный человек в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась
кровь, рисуя сбоку головы его
красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой человек, с зеленым шарфом на шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая с ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой в колени свои, развела руками, свалилась набок.
— Не жалуйся, кум, не греши: капитал есть, и хороший… — говорил опьяневший Тарантьев с
красными, как в
крови, глазами. — Тридцать пять тысяч серебром — не шутка!
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся
кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга
красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
— Хорошо, только жарко, у меня щеки и уши горят, посмотрите: я думаю,
красные! У меня много
крови; дотроньтесь пальцем до руки, сейчас белое пятно выступит и пропадет.
Я помню, как с испугом увидел я тогда его
красное, почти багровое лицо и налившиеся
кровью глаза.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то, что они делают… Нет, вот, говорят, бомбы выдумали и баллоны. Да, подняться на баллоне и посыпать их, как клопов, бомбами, пока выведутся… Да. Потому что… — начал было он, но, весь
красный, вдруг еще сильнее закашлялся, и
кровь хлынула у него изо рта.
Простодушная похвала Привалова заставила ее
покраснеть остатками
крови, какая еще текла под ее сухой, сморщенной кожей.
— Он сам первый начал! — закричал мальчик в
красной рубашке раздраженным детским голоском, — он подлец, он давеча в классе Красоткина перочинным ножиком пырнул,
кровь потекла. Красоткин только фискалить не хотел, а этого надо избить…
Дорогой, когда бежал, он, должно быть, дотрагивался ими до своего лба, вытирая с лица пот, так что и на лбу, и на правой щеке остались
красные пятна размазанной
крови.
Сложен он был плотно, и всегда
красное лицо его казалось налитым
кровью.
«Ивась!» — закричала Пидорка и бросилась к нему; но привидение все с ног до головы покрылось
кровью и осветило всю хату
красным светом…
Симон, бывший свидетелем этой глупой сцены, бледнел и
краснел, до
крови кусая губы. Бедный мальчуган страстно ревновал запольскую красавицу даже, кажется, к ее шали, а когда на прощанье Харитина по-родственному поцеловала его, он не вытерпел и убежал.
Галактион опустил глаза, чувствуя, как начинает
краснеть. Ему как-то вся
кровь бросилась в голову. Агния смотрела на него добрыми глазами и печально улыбалась. Она достаточно насмотрелась на все штуки сестрицы Харитины.
Покорно склоненная голова упиралась подбородком в грудь, примяв густую курчавую бороду, на голой груди в
красных потоках застывшей
крови лежал большой медный крест.
— Да, да! Странные мысли приходят мне в голову… Случайность это или нет, что
кровь у нас
красная. Видишь ли… когда в голове твоей рождается мысль, когда ты видишь свои сны, от которых, проснувшись, дрожишь и плачешь, когда человек весь вспыхивает от страсти, — это значит, что
кровь бьет из сердца сильнее и приливает алыми ручьями к мозгу. Ну и она у нас
красная…
Весело и гордо было ощущать после отдыха новую, свежую силу во всех мышцах, глубокое дыхание легких,
красную упругую
кровь в жилах, гибкую послушность всех членов.
Дедушка и Сергей поочередно макали в соль спелые помидоры, из которых тек по их губам и рукам
красный, как
кровь, сок, и заедали их сыром и хлебом.
Иногда глаза его наливались
кровью, он весь
краснел, и казалось, что вот-вот он сейчас ринется на всех нас и расшвыряет нас, как щепки, во все стороны; но княжна взглядывала на него, грозила ему пальцем, и он снова забивался в свой угол.
Вся
кровь прилила к голове Анниньки, сердце замерло, в глазах пошли
красные круги; еще несколько шагов — и она у цели.
Луша
покраснела от удовольствия; у нее, кроме бус из дутого стекла, ничего не было, а тут были настоящие кораллы. Это движение не ускользнуло от зоркого взгляда Раисы Павловны, и она поспешила им воспользоваться. На сцену появились браслеты, серьги, броши, колье. Все это примеривалось перед зеркалом и ценилось по достоинству. Девушке особенно понравилась брошь из восточного изумруда густого кровяного цвета; дорогой камень блестел, как сгусток свежезапекшейся
крови.
— Так ее, стерву старую! — раздался злорадный крик. Что-то черное и
красное на миг ослепило глаза матери, соленый вкус
крови наполнил рот.
Вот: она сидит на горячей от солнца стеклянной скамье — на самой верхней трибуне, куда я ее принес. Правое плечо и ниже — начало чудесной невычислимой кривизны — открыты; тончайшая
красная змейка
крови. Она будто не замечает, что
кровь, что открыта грудь… нет, больше: она видит все это — но это именно то, что ей сейчас нужно, и если бы юнифа была застегнута, — она разорвала бы ее, она…
Это уже не на экране — это во мне самом, в стиснутом сердце, в застучавших часто висках. Над моей головой слева, на скамье, вдруг выскочил R-13 — брызжущий,
красный, бешеный. На руках у него — I, бледная, юнифа от плеча до груди разорвана, на белом —
кровь. Она крепко держала его за шею, и он огромными скачками — со скамьи на скамью — отвратительный и ловкий, как горилла, — уносил ее вверх.
На секунду у двери. Тот — тупо топает вверх, сюда. Только бы дверь! Я умолял дверь, но она деревянная; заскрипела, взвизгнула. Вихрем мимо — зеленое,
красное, желтый Будда — я перед зеркальной дверью шкафа: мое бледное лицо, прислушивающиеся глаза, губы… Я слышу — сквозь шум
крови — опять скрипит дверь… Это он, он.
— Еще бы! — отвечает Марья Ивановна, и голос ее дрожит и переходит в декламацию, а нос, от душевного волнения, наполняется
кровью, независимо от всего лица, как пузырек, стоящий на столе, наполняется
красными чернилами, — еще бы! вы знаете, Анфиса Петровна, что я никому не желаю зла — что мне? Я так счастлива в своем семействе! но это уж превосходит всякую меру! Представьте себе…
А глаза-то у него, как у быка,
кровью налились — красные-раскрасные.
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, — как птица огненная, выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как
кровь красный, а лопнет, вдруг все желтое сделается и потом синее станет.
Даже Тулузова, по-видимому, пробрало, — по крайней мере, он
покраснел в лице и торопливо взглянул себе на руки, словно бы ожидая увидеть на них
кровь.
— Теперь сделалось темно, вода помутилась. А вот стала
краснеть вода, вот почервонела, словно
кровь. Что это значит?
— Да то, что ни ты, ни я, мы не бабы, не
красные девицы; много у нас
крови на душе; а ты мне вот что скажи, атаман: приходилось ли тебе так, что как вспомнишь о каком-нибудь своем деле, так тебя словно клещами за сердце схватит и холодом и жаром обдаст с ног до головы, и потом гложет, гложет, так что хоть бы на свет не родиться?
И уставали-то мы, наконец, и легко в то же время становилось; щеки
краснели,
кровь обращалась быстрее.
Поспорят немного и лениво, и вот из темной кладовой вылезает тощий, безбородый, скуластый парень в длинном драповом пальто, подпоясанный
красным кушаком, весь облепленный клочьями шерсти. Почтительно сняв картуз с маленькой головы, он молча смотрит мутным взглядом глубоко ввалившихся глаз в круглое лицо хозяина, налитое багровой
кровью, обросшее толстым, жестким волосом.
Машину быстро застопорили, пароход остановился, пустив из-под колес облако пены,
красные лучи заката окровавили ее; в этой кипящей
крови, уже далеко за кормой, бултыхалось темное тело, раздавался по реке дикий крик, потрясавший душу.
Растрепанная и всклоченная голова Препотенского, его потное, захватанное
красным кирпичом лицо, испуганные глаза и длинная полураздетая фигура, нагруженная человеческими костями, а с пояса засыпанная мелким тертым кирпичом, издали совсем как будто залитая
кровью, делала его скорее похожим на людоеда-дикаря, чем на человека, который занимается делом просвещения.